Экс-дипломат США рассказал, почему Каримов стал изгоем, а Назарбаев - "любимчиком" Белого дома

Оба президента конкурировали между собой и, по крайней мере, как мне кажется, Каримов испытывал враждебные чувства к своему казахскому коллеге, считал его политическим неофитом, который жаждет высокого статуса, эксплуатирует нефтяное богатство своей страны, чтобы купить благосклонность и похвалы крупных держав. Это был довольно сложный, но захватывающий опыт работы с двумя лидерами в качестве посла США.

Вспыльчивый Каримов

Я приступил к своим обязанностям посла в Узбекистане в 2011 году, всего за неделю до нашего национального праздника, 4 июля. К счастью, мой предшественник Дик Норланд значительно улучшил отношения с президентом Каримовым, и, возможно, потому, что экс-посол Узбекистана в США, а теперь и министр иностранных дел Абдулазиз Камилов дал президенту РУз благоприятный отзыв обо мне как о заместителе помощника госсекретаря по Центральной Азии в Вашингтоне, Каримов согласился принять мои верительные грамоты в течение нескольких дней после моего прибытия.

Это позволило мне председательствовать в качестве аккредитованного посла на самом крупном представительском мероприятии нашего посольства в том году, нашем официальном приеме в честь Дня независимости. Под голубым небом и жарким солнцем я произнес свою первую речь на узбекском языке, что очень понравилось присутствовавшим узбекам и даже транслировалось по государственному телевидению.

Церемония вручения верительных грамот задала тон нашим отношениям на оставшуюся часть моего посольского тура. Хотя несколько других новых послов, которые ждали этой церемонии месяцами, вручили свои верительные грамоты в тот же день, Каримов оставил меня напоследок. Я не знал, хорошо это или плохо, или просто протокольный вопрос, так как я был последним посланником, прибывшим в Ташкент. Каримов казался достаточно приятным во время церемонии, где я вручил ему свои верительные грамоты в богато украшенной приемной Ак-Сарая, официальной резиденции президента Узбекистана.

Затем Каримов пригласил меня следовать за ним в соседнюю гостиную, где он захотел поговорить. Это была долгая и серьезная беседа на русском языке. Он описал в подробностях историю своих мучительных отношений с президентами США, государственными секретарями, предыдущими послами, сенаторами и другими американскими знаменитостями, подчеркивая, как он выполнил свои обязательства перед нами, в то время как мы нарушили свои обязательства перед ним.

Примерно через час Каримов сделал паузу. Наступила моя очередь. Во время его монолога, пока я пытался вспомнить, что он сказал, я также продолжал мысленно повторять небольшую речь на узбекском языке, которую я выучил специально для этого случая. Я начал с почетного обращения, которое, как заверили мои преподаватели узбекского языка, было самым подходящим и элегантным способом обращения к главе государства.

Английский перевод был примерно таким: "Ваше благородное превосходительство!. Как только я произнес эту фразу, Каримов внезапно махнул рукой и остановил меня. Что я натворил?! Пристально глядя на меня, он сказал: "Ваш узбекский очень хорош, но никогда больше не обращайтесь ко мне так. Приберегите этот тип затейливого приветствия для таких как таджикский президент Рахмон. Он любит такого рода витиеватые обращения. Я скромный человек. Вы можете обращаться ко мне просто как г-н президент". Затем он улыбнулся и сказал: "Но мне нравится, что вы говорите по-узбекски. Продолжайте в том же духе. Расскажите мне, что вы видите и слышите, если хотите. Я уже вижу, что у тебя здесь все будет хорошо".

Лед тронулся

После завершения небольшой речи у нас был еще час в основном для одностороннего разговора, в ходе которого я услышал много едких комментариев о соседях Узбекистана, шуток и предостережений. А затем Каримов встал и проводил меня до двери, что, как я понял позже, он редко делал для других гостей. Неплохое начало наших отношений.

Для посла быть на стороне главы государства, при котором вы лично аккредитованы, нравится вам этот человек или нет, не является чем-то плохим. На самом деле, это необходимо для выполнения работы дипломата, чтобы попытаться убедить этого человека согласиться сделать то, что правительство хотело бы, чтобы он сделал. И это особенно актуально, когда этот глава государства является автократом, который управляет страной единолично и железной рукой.

Защитники прав человека считали, что я, как посол США, должен был в частном порядке и публично осудить Каримова за плохую репутацию Узбекистана в области прав человека. Но, честно говоря, я никогда не видел, чтобы такой подход приносил какие-либо плоды. Если уж на то пошло, я был свидетелем того, как такие действия, хотя и радовали сообщество по правам человека, тем не менее ставили под угрозу эффективность посла как дипломата, отрезая его от доступа к руководству, правительству и даже обществу принимающей страны.

Я не питал больших надежд убедить Каримова сменить свои черты и методы правления, но, проявив к нему уважение и определенное понимание и юмор, а не самодовольство, я смог смягчить его острые углы. Такой подход дал мне и некоторым более смелым министрам Каримова возможность  работать шаг за шагом и решать некоторые сложные вопросы, включая проблемы с правами человека, во многом потому, что президент уважал меня. Я бы назвал это практикой тонкого искусства убеждения, т. е. дипломатии, моей профессии.

Я также последовал совету Каримова путешествовать и отчитываться перед ним. Я старался проводить больше времени вне посольства и Ташкента, посещая районы. Естественно, у меня были обязательные официальные встречи, но самым полезным для меня было просто гулять, посещать рынки, заглядывать в магазины, слушать людей и разговаривать с ними. К счастью, мои "дружеские" отношения с Каримовым и его собственный запрет выезжать и смотреть Узбекистан положили конец самым нелепым ограничениям, которые приходилось терпеть моим предшественникам во время поездок по стране. Их кураторы настаивали на том, чтобы они придерживались официального графика, разработанного правительством, что обычно означало не встречаться ни с кем, кроме тех, кого правительство хотело, чтобы вы видели.

Напротив, я обнаружил, что могу говорить с кем угодно и ходить куда угодно. Если мой местный протокольный "надзиратель" возражал, я всегда говорил, что просто выполняю личные указания президента, включая отчет о моих впечатлениях и общении. Чиновник скорее отступит, чем наживет себе неприятности с Ташкентом. И в конце каждого года я отправлял Каримову "ежегодный отчет" — дипломатично сформулированное письмо, описывающее то, что я увидел в Узбекистане, хорошее и проблемное. Я слышал, что он ценит эти письма. Опять же, они укрепили мои отношения с ним, которые я затем мог использовать для постепенного продвижения своей дипломатической повестки.

Я не переусердствовал в своем доступе к Каримову, хотя, думаю, я был единственным послом, которого он видел почти в одиночку. Он звал меня поговорить, а не я просил о встрече с ним. Я также присутствовал, когда высокопоставленные американские чиновники встречались с ним. Во время этих встреч, особенно с моим боссом, госсекретарем, он с улыбкой жаловался, какой я плохой посол: я знал все об Узбекистане, но все равно не мог повлиять на политику моего правительства в отношении республики. Он также знал, что я ценю его странное чувство юмора и красочный язык. Часто, после особенно резкой колкости во время встреч с приезжими американскими чиновниками, он смотрел на меня с кривой улыбкой, пока его замечания переводили. Я не мог не улыбнуться в ответ.

Каримов также знал, где я был и что я делаю. Конечно, я знал это и ожидал этого и, честно говоря, использовал, чтобы передать опасения и сообщения, которые он получит косвенно. Живя и работая в условиях ограничений на протяжении всей моей карьеры, я преодолел страх от слежки и прослушивания моего телефона. Я понял, что могу использовать слежку в своих интересах. Это помогло мне привлечь внимание Каримова к тяжелому положению некоторых узбекских заключенных, с семьями которых я встречался, что привело к их освобождению или смягчению условий содержания в тюрьме после моих визитов к ним.

Странная семейная проблема Каримовых

В какой-то момент, ближе к концу моего дипломатического тура, я оказался вовлечен в довольно странную семейную проблему Каримовых. Поздно вечером в канун Нового года я работал в посольстве, когда охранник у ворот посольства позвонил мне и сообщил, что посетительница хочет срочно меня видеть. Это была к тому времени отчужденная старшая дочь Каримова, экстравагантная Гульнара Каримова вместе со своими двумя детьми, которые родились в Соединенных Штатах. Я принял их одних в одной из приемных посольства.

Гульнара в одежде от Versace и Gucci пустилась в долгий рассказ о своей жизни и своих проблемах. Я терпеливо ее слушал, принес детям воды и задавался вопросом, что же она от меня хочет, опасаясь, что она может попытаться попросить убежища. В конце ее изнурительного двухчасового монолога (да, она дочь своего отца) я кротко поинтересовался, с какой целью она обратилась ко мне. Она спросила, могу ли я организовать ей встречу с отцом, которому, как она утверждала, не давали видеться с ней ее мать, сестра и другие придворные Каримова.

С огромным облегчением, когда стрелки часов приближались к полуночи и Новому году, я проводил Гульнару и ее детей из посольства к ожидавшему их внедорожнику и пообещал сделать все, что смогу. На следующий день, в первый день Нового года, мне удалось передать сообщение Каримову. Вскоре после этого Гульнара прислала мне радостное сообщение о том, что встреча назначена. Позже я услышал от нее, что общение прошло не очень хорошо, закончившись тем, что отец бросил в нее свои тапочки. Больше я Гульнару я не видел.

Хотя у Гульнары было много недостатков и она была в некотором роде актрисой, я должен признать, что мне было ее немного жаль, когда она рассказывала, как ужасно быть дочерью президента, которую якобы заставили выйти замуж против ее воли и которая должна была сидеть дома и рожать детей. Она сказала, что сожалеет, что не последовала строгому совету отца держаться подальше от бизнеса и политики и стать дипломатом. В конце концов, ей пришлось жить со своим выбором.

Психиатр президента

Каримов никогда не упоминал при мне об этом инциденте, но впоследствии он, казалось, обращался со мной как с кем-то вроде доверенного лица. Несколько раз после этого я получал неожиданные сообщения о том, что Каримов хотел увидеть меня наедине в своей официальной резиденции, обычно вечером. Я понятия не имел, почему, и поначалу был встревожен — злился ли он на что-то, что делало наше посольство, или на кого-то, с кем мы виделись?

Но оказалось, что он просто хотел поговорить — и он говорил, рассказывая мне истории о своих недавних встречах с иностранными лидерами, жалуясь на положение дел в мире и даже иногда сожалея о некоторых действиях, которые он совершил в прошлом, но также объясняя свои доводы. Я чувствовал себя больше психиатром, чем дипломатом, но потом подумал, что такое дипломат, в конце концов, как не своего рода психиатр?

Эти ночные сеансы дали мне ценное представление о личности Каримова, хотя я всегда понимал, что он, вероятно, пытается разыграть меня, чтобы улучшить свой имидж в моих отчетах для Вашингтона. В конце своих монологов он спрашивал о моем отношении, а также о людях и политике в Вашингтоне. Это дало мне возможность осторожно передать оценку Вашингтона его действий и предложить несколько корректировок, которые он мог бы сделать, если бы хотел улучшить свой имидж среди политиков США. Он внимательно слушал и обычно вздыхал. Один комментарий, который он сделал на одном из наших "сеансов", застрял у меня в памяти: "Господин посол, я долгое время занимался политикой. Один урок, который я усвоил, заключается в том, что нельзя заниматься политикой в ​​белых перчатках. Политика была, есть и всегда будет грязным делом".

Из моих собственных наблюдений за политикой в ​​странах, где я служил, а также в США, я вынужден был согласиться. Политика — это джунгли, и обычно выживают только самые приспособленные или самые хитрые и безжалостные.

У наций нет друзей, есть только интересы

Я чувствовал, что взгляд Каримова на центральноазиатский и более широкий регион был на удивление глубоким и в основном точным. К сожалению, многие из его американских собеседников стереотипно представляли Каримова как невыносимого болтуна и не обращали на него внимания. Но, в отличие от своих американских гостей, Каримов всю свою жизнь пробыл в центральноазиатском блоке и знал свой регион и его проблемы лучше, чем гости.

Я вспоминаю, как на одной памятной встрече с госсекретарем Клинтон попросила Каримова рассмотреть возможность использования своего влияния, чтобы стать лидером региона Центральной Азии. Каримов, играя с кучей карандашей в хрустальном стакане, как это было у него заведено на встречах, улыбнулся и поблагодарил госсекретаря за лесть такого предложения, а затем пустился в лаконичное резюме своих соседей, указывая, почему они никогда не примут его в качестве лидера. "Они никогда не слушают то, что я говорю, из-за своего собственного эгоизма, плюс мой приоритет — Узбекистан, никакая другая страна". Затем он использовал одну из своих любимых фраз, часто приписывая ее Черчиллю: "У наций нет друзей, есть только интересы".

Посмотрев на секретаря, а затем бросив взгляд на меня, он дал свой собственный совет в истинном стиле Каримова: "Если вам нужен лидер для Центральной Азии, спросите своего друга Назарбаева. Он ЛЮБИТ, когда его называют лидером".

Каримов также ругал американских чиновников, особенно генералов, за неудачи, с которыми Америка неизбежно столкнется в Афганистане, Ираке, на Ближнем Востоке, а также с Россией и Китаем. Его откровенность не расположила к нему высокопоставленных гостей, но, к сожалению, он был довольно пророческим. Неудивительно, что Ташкент не был частой остановкой для высокопоставленных американских чиновников и делегаций конгресса — если только им не было нужно что-то от Каримова, например, транзитный маршрут для военных поставок в Афганистан.

Каримов, которого я знал, не был особенно теплым человеком, возможно, даже по отношению к своей собственной семье, если судить по затруднительному положению Гульнары. Он был резок, но часто был прав. Истории о ранней жизни Каримова создавали впечатление человека, воспитанного без семейной любви, ввергнутого в раннем возрасте в беспощадный мир, где он, вероятно, страдал от оскорблений, расизма и большой доли снисходительности, что породило комплекс неполноценности во взрослом возрасте.

Каримов проявлял внутреннюю враждебность к тем, кто, как он считал, был ниже его по интеллекту, но более любим и почитаем. Он много читал, размышлял и чувствовал, что его голос и взгляды следует уважать. Но этого не произошло.

Каримов посвятил себя построению узбекской национальной идентичности, которую он хотел, чтобы его собственный народ и другие государства уважали. У него были свои дворцы, но он не был открыто показным, как его дочери. Каримов был продуктом советской системы ценностей, в которой он вырос, в которой инакомыслие рассматривалось наравне с изменой, угрожающей стабильности государства.

У него было мало опыта или понимания совместного или коллективного принятия решений. Более того, он не получил элитного московского образования, но провел свою жизнь в относительной (даже по советским меркам) глубинке Советского Узбекистана, что ограничивало его опыт и кругозор. В коррумпированном мире Советского Узбекистана Каримов понимал и безжалостно и эффективно практиковал искусство политического выживания, что повлияло на его подход к внутренним и внешним делам. Он не был идеалистом, считая себя абсолютным реалистом.

Вскоре после объявления о моем назначении послом в Казахстане я получил свою последнюю вечернюю повестку в Ак-Сарай. Каримов спросил меня, почему я хочу покинуть цивилизованный и теплый Узбекистан ради примитивной культуры и холода Астаны. "Разве мы вам не нравимся, наша еда, наша культура? В отличие от этих кочевников у нас есть культура", — упрекнул он меня, добавив, что пожалуется в Вашингтон и даже рассмотрит возможность не выдавать мне выездную визу.

Все, что я мог сказать, это то, что, как и его собственные послы, когда президент отдает приказ, дипломат должен подчиниться. Затем Каримов расплылся в улыбке и начал давать мне советы о том, как иметь дело с коварными казахами, особенно со своим коллегой Нурсултаном Назарбаевым. Это был мой последний урок от первого президента Узбекистана и наша последняя встреча.

Переоцененный Назарбаев

Я начал свою работу в Астане в самый холодный день года в начале февраля 2015 года. Было минус 30 градусов по Фаренгейту. Однако разница между Астаной и Ташкентом была гораздо больше, чем предупреждение Каримова о низких температурах и кухне на основе конины. Отношения между США и Казахстаном были на совершенно ином уровне, и я сразу это почувствовал.

Назарбаев и его правительство играли совсем в другую игру, чем Каримов, постоянно пытаясь внушить мне свою прогрессивность и желание, чтобы мы относились к ним как к надежному партнеру и полноправному члену клуба влиятельных стран на мировой арене. Казахи имели богатство и щедро тратили его для достижения своих высоких целей, но это не было только блеском и работой высокооплачиваемых лоббистов; они изо всех сил старались действовать как надежный партнер.

Мои обсуждения с казахскими чиновниками обычно были открытыми и содержательными. Как только Назарбаев дал зеленый свет, мы могли вести переговоры напрямую на рабочем уровне, чтобы выполнить работу, например, заставить Казахстан поставлять Ирану низкообогащенный уран в качестве предварительного условия для заключения иранской ядерной сделки. Министр иностранных дел Казахстана и я (вместе с моим норвежским коллегой) работали всю ночь, чтобы увидеть, как вовремя уран доставляется в Иран для подписания сделки на следующий день. Это было настоящее партнерство, в котором казахстанцы преуспели.

Казахское общество также было гораздо менее рестриктивным, чем узбекское. Большинство казахов не боялись властей, хотя слишком открытая критика президента, политики и политической системы Казахстана часто имели последствия, включая для некоторых граждан сфабрикованные обвинения, преследования, тюремное заключение и даже хуже.

Сам Назарбаев был совершенно иной личностью, чем Каримов, хотя оба мужчины крепко держали бразды правления и не делили их ни с кем, или не позволяли другим лидерам появляться, несмотря на их устные обязательства развивать демократические системы правления. В резком контрасте с Каримовым Назарбаев не был микроменеджером. Как я уже отметил, он явно командовал, но давал своим министрам и эмиссарам больше полномочий действовать свободно для достижения политических директив.

Назарбаев был от природы и обаятельным, особенно с иностранцами. Он любил рассказывать анекдоты и наслаждался своими личными отношениями с мировыми лидерами — талант, который суровый и ревнивый Каримов яростно ненавидел в своем северном сопернике. Назарбаев гордился тем, что встречался со всеми американскими президентами с тех пор, как Казахстан стал независимым.

Его дипломаты постоянно добивались этих встреч для своего босса, часто давая обещания осуществить желаемые Америкой изменения в политике в обмен на получение желаемой президентской встречи. И да, часто после того, как встреча состоялась, эти обещания удобно забывались в проверенной временем традиции "заманить и подменить".

Я был свидетелем выступления Назарбаева на одной памятной президентской встрече, когда он совершил официальный визит в Вашингтон во время администрации президента Дональда Трампа. На их встрече за обедом в Белом доме Трамп довольно небрежно перечислил статичные тезисы, которые подготовили для него сотрудники. Когда пришла очередь Назарбаева говорить, он проявил все свое легендарное обаяние и после этого президенты сразу же нашли общий язык. Вскоре разговор оживился, поскольку оба лидера затронули широкий спектр мировых проблем. В конце обеда Трамп пошутил, что ему нужен Назарбаев в его команде: "или, быть может, вы могли бы одолжить мне некоторых из своих людей". Назарбаев хихикнул, окружение Трампа — нет. Команда Назарбаева выглядела нервной. Бесценно!

Шубат вместо вина

Мои личные контакты с Назарбаевым были реже, чем с Каримовым, но гораздо интенсивнее, чем у любого другого иностранного посла в Астане. Встречи с Назарбаевым были более формальными, но обычно содержательными, и со временем стали более личными по содержанию, но не такими частыми, как с Каримовым. Назарбаеву явно нравилось, что я немного знаю казахский, и что я общался с прессой на казахском языке. Мой секрет заключался в том, чтобы запомнить несколько коротких фраз и речей на казахском языке (как я делал на узбекском), которые я мог использовать при необходимости для государственных СМИ.

Мы с Назарбаевым всегда говорили по-русски. Мало кто из казахских чиновников в Астане свободно говорил по-казахски, хотя язык был главной необходимостью при поездках за пределы Астаны и Алматы в районы, где использование русского языка атрофировалось, а молодое поколение хотело говорить по-английски.

Меня обычно вызывали в Акорду или Президентский дворец, когда Назарбаев хотел услышать мое мнение о политике и личностях США, часто перед поездкой или встречей. Эти встречи позволяли мне поднимать свои собственные вопросы напрямую, но обычно я использовал посредников, которые, как я знал, были лично близки к Назарбаеву, чтобы передать большую часть моих сообщений и запросов.

Несмотря на предостережения Каримова о примитивной казахской культуре и кухне, я наслаждался богатством и того, и другого, что позволило мне построить более близкие отношения с Назарбаевым, чем с другими послами. Я предпочитал шубат вместо вина на президентских приемах, поэтому я получал личное признание от Назарбаева и беседу за стойкой бара с ним. Я заметил, что некоторые другие дипломаты также вскоре полюбили местный напиток и прошли ускоренные курсы казахского языка.

Готовясь к встречам с лидерами США, Назарбаев часто звал меня, чтобы я выяснял повестку дня и давал ему представления о своих собеседниках. Он также вызывал меня на сессию подведения итогов после поездки или встречи, чтобы сравнить заметки и впечатления — то, чего не делало мое собственное руководство, поскольку они обычно полагались на своих помощников и советников, а не на посла США, который обычно был низведен до должности секретаря, если только не возникало локального вопроса, о котором никто из советников руководителя не знал.

По иронии судьбы, я часто знал больше, что скажет Назарбаев, чем о том, что будут говорить мои собственные сторонники.

Любимая тема Назарбаева

Одной из тем, которую Назарбаев любил обсуждать со мной, был его коллега Каримов. На моей первой встрече с ним после моего приезда, Назарбаев, очевидно, хорошо осведомленный о моей последней встрече с Каримовым, с улыбкой спросил меня, достаточно ли мне тепло в Астане, достаточно ли у меня еды и наслаждаюсь ли я богатством казахской культуры. Это стало чем-то вроде шутки между нами.

Назарбаев постарался отдать должное своему коллеге за сохранение стабильности в Узбекистане, даже если он был более отсталым в экономическом плане, чем прогрессивный Казахстан. Он утверждал, что для того, чтобы понять Каримова, нужно помнить, что он вышел из советского государственного планового аппарата и был скорее провинциальным бюрократом советского образца, чем политиком советского образца, как описывал себя Назарбаев.

Назарбаев утверждал, что он был близок к советским политическим воротилам, таким как Горбачев, а Каримов — нет. Назарбаев знал, как общаться с иностранными лидерами, а Каримов — нет. Назарбаев чувствовал себя комфортно среди людей, пожимал руки и подшучивал; Каримов — нет.

Как и Каримов на моей последней встрече с ним Назарбаев использовал свою последнюю беседу со мной, чтобы предоставить обзор будущего своей страны и мировых дел. Также, как и Каримов, он не упомянул о своем собственном будущем, хотя этот вопрос был на уме у каждого дипломата. Подобно Каримову, находясь у власти с тех пор, как его страна обрела независимость, Назарбаев оказался изолирован от своего народа.

Хотя он с тоской говорил об уходе на пенсию и спокойной жизни, он не показывал никаких признаков того, что когда-либо избавится от привычки быть номером один. Он значительно снизил физическую активность, подолгу отсутствовал на публике и повторялся на встречах. У меня возникло ощущение, что изоляция и возраст Назарбаева, возможно, притупили его прежние острые политические инстинкты.

К этому времени Каримов умер, и Назарбаев стал "деканом" клуба первых президентов СССР. Физическая слабость Назарбаева была очевидна, но его любовь к власти оставалась сильной. Каримов часто ругал Назарбаева за его тщеславие и культ личности, за статуи, которые он позволял воздвигать себе, и за высокомерие, с которым он строил новую столицу в продуваемой ветрами степи, чтобы подчеркнуть свое величие. Назарбаев все это допустил, как мне кажется, потому что для него, как и для Каримова, государство стало тесно переплетено с его личным правлением.

Разные подходы США

Соединенные Штаты относились к каждому лидеру по-разному, в значительной степени в зависимости от того, насколько хорошо каждый поддерживал повестку дня Америки в регионе и мире, как на словах, так и на деле.

Узбекистан, который был фактически политическим, экономическим и образовательным центром Советской Средней Азии, естественным образом стал ранним фаворитом США в постсоветскую эпоху. Но отношения вскоре испортились, поскольку Каримов стал менее отзывчивым и более враждебным к принятию взглядов и ценностей Вашингтона, отдавая предпочтение вместо этого собственным интересам безопасности, политическим и экономическим интересам Узбекистана.

Он согласился предоставить базу для американских войск, воюющих в Афганистане, и разрешил транзитный маршрут через Узбекистан для их поставок, но отменил первое, когда США осудили кровавое подавление восстания против его правления в Андижане.

В 2002 году в Вашингтоне ему аплодировали за поддержку глобальной войны США с терроризмом, но к концу 2008 года Каримов стал изгоем, которого американские чиновники в Вашингтоне считали слишком опасным для встреч, жестоким деспотом, которого в американских СМИ всегда называли лидером, "который варил своих оппонентов заживо".

Огромное нефтяное и природное богатство Казахстана, а также обаятельная личность и политическая проницательность Назарбаева быстро вывели Казахстан на первое место в качестве предпочтительного партнера Америки в Центральной Азии. Это произошло, несмотря на автократические методы Назарбаева и нежелание следовать своим устным обещаниям уважать права человека, политический плюрализм, прозрачное применение верховенства закона и полностью свободный рынок.

Назарбаев дал США многое из того, что они хотели, особенно доступ к огромным нефтяным богатствам страны, но всегда сдерживал то, что могло угрожать его правлению или расстроить отношения с его крупными соседями на севере и востоке. Его правительство потратило миллионы долларов на лоббистов в Вашингтоне и проекты по созданию имиджа, чтобы скрыть негативные аспекты его режима.

Администрация и Конгресс США всегда предоставляли Назарбаеву широкую свободу действий, поскольку они считал Казахстан важным источником нефтяных прибылей, сырья и скрытой политической поддержки, закрывая глаза на его управление или его "многовекторные" внешнеполитические решения.

Назарбаев действительно был настоящим мастером балансирования интересов Казахстана, как он их видел, и хорошо понимал уязвимое географическое, демографическое и геополитическое положение своей страны. Внешне дружелюбный к Соединенным Штатам, в глубине души он не доверял Вашингтону, и поэтому ходил по тонкому геополитическому канату, чтобы сохранить относительный суверенитет, процветание и безопасность своей страны.

Эпилог

Каримов и Назарбаев сильно различались в видениях своих стран и подходах к миру в целом. Каримов стремился оградить Узбекистан от внешних политических и экономических сил, которые он не мог контролировать, опасаясь нестабильности, хаоса и потери личной власти. Под его правлением Узбекистан, некогда считавшийся имеющим самые радужные перспективы развития в политически активную, процветающую страну, стал в значительной степени самодостаточным, но застойным обществом.

С другой стороны, Назарбаев представлял Казахстан как страну и общество, тесно связанные экономически, политически и культурно с внешним миром, как магнит для инвестиций и технологий, достигающий статуса серьезного культурного, политического и экономического партнера с крупнейшими державами мира — Севера, Юга, Востока и Запада.

Несмотря на почти диаметрально противоположные взгляды на мир, оба президента были автократами, психологически неспособными принять или приспособиться к расходящимся взглядам и серьезному противодействию их видению прошлого, настоящего и будущего. Ни один из них не мог избавиться от политических привычек своего советского опыта и воспитания. Каждый страдал от проклятия долголетия лидеров.

В конце концов, ни один из них не мог отделить государство от себя; ни один из них не имел ни малейшего представления о том, что они могут делать, кроме как править. Изолируя себя от обществ, которыми они правили, они жили в мире, который сами создали, окруженные подозрениями и подхалимством.

Судьба поставила Каримова и Назарбаева в роли, которые они никогда не могли себе представить в молодые советские годы. И все же, несмотря на статус, которого они достигли, они такие же люди, как и все остальные, с желаниями, потребностями и неуверенностью.

Как дипломат, я всегда должен помнить об этом и подчеркивать коллегам и руководству, что эти лидеры были не монотонными, созданными СМИ стереотипами, а сложными, человеческими существами со всеми недостатками, фобиями и достоинствами, и мне нужно было относиться к ним тактично и дипломатично.

Странным образом, но я уважал этих президентов за их усилия по превращению своих новоиспеченных стран в жизнеспособные, независимые государства с национальной идентичностью. Одновременно я жалел каждого из них за то, что их действия сотворили с ними как личностями и с их странами, которые живут с последствиями судьбоносного выбора, сделанного этими президентами.

*Джордж Крол — отставной кадровый сотрудник дипломатической службы США, большую часть своей 36-летней карьеры посвятивший работе с государствами, возникшими на территории Советского Союза, в том числе занимая пост посла США в Беларуси, Узбекистане и Казахстане, а также должность заместителя помощника госсекретаря по делам Центральной Азии.

**Это эссе является частью  серии  американских дипломатов, делящихся своими впечатлениями о драматических первых годах независимости Центральной Азии. Эти мемуары были написаны по приглашению Центра российских и евразийских исследований Дэвиса в Гарвардском университете.