12-дневная война усилила восточную опору во внешней политике Ирана

12-дневная война июня 2025 года сделала с Ираном то, чего не добились десятилетия санкций и переговоров: "восточный" курс перестал быть идеологемой и превратился в экзистенциональный фактор. Когда боевые действия завершились, в Тегеране стало очевидно: рассчитывать ни на союзников, ни на прокси больше нельзя.

Почему 12-дневная война стала поворотной точкой

Восток сегодня — это уже не лозунг, а инфраструктура выживания: сухопутные коридоры, площадки вроде ШОС и БРИКС и экономические проекты, которые смягчают изоляцию и дают экономике кислород.

Поворот на Восток — это тоже уже не романтика, а набор жестких компромиссов. Снаружи прагматизм Китая и условность российской поддержки; внутри мобилизация, ядерная двусмысленность и болезненная перестройка прокси-сети.

Иран ищет партнеров, которые дают рынки и транспорт, но они не дают гарантий безопасности. Такая трезвость задает новую логику внешней политики: меньше символических жестов, больше четких планов и экономического партнерства.

Безопасность и ядерная неопределенность

Начнем с безопасности. Удары по ядерной инфраструктуре подвели Тегеран к развилке: оставаться в рамках ДНЯО, рискуя повторными атаками, или выйти из режима и строить скрытый сдерживающий потенциал.

Сообщения о возможном сокрытии 60-процентного урана и оценка главы МАГАТЭ о способности быстро восстановить обогащение вернули стратегию неопределенности в центр игры. Это не победа и не поражение — это инструмент торга, который работает, только если есть экономический кислород и надежные каналы торговли. А значит, внешняя политика Ирана будет измеряться не только заявлениями, но и пропускной способностью железных дорог, скоростью оформления грузов и устойчивостью портовой логистики.

Китай: экономический якорь без гарантий безопасности

Китай — главный экономический игрок. Пекин покупает нефть, развивает проекты в транспорте и энергетике, но не превращается в союзника по безопасности. Во время войны Китай осудил действия Израиля, однако не предложил Тегерану военной поддержки. Зато предложил транспортное сотрудничество. Контракт на электрификацию тысячикилометровой линии "Сарахс — Рази" и обязательство утроить пропускную способность до 15 млн тонн в год встраивают Иран в сухопутный мост между Центральной Азией и Турцией и закрепляют зависимость "восточного поворота" исходя от реальных проектов, а не от лозунгов.

Китай демонстрирует: он готов быть коммерческим партнером и дипломатическим голосом, но не "актором безопасности" в ирано-израильском противостоянии.

Россия: военная связка с ограничениями

Россия — ближайший военный партнер, но с четкими пределами. Комплексное стратегическое партнерство января 2025 года закрепило обмен: иранские дроны и производственные мощности — в обмен на технологии и экономическое сотрудничество кооперацию. Однако в дни войны Москва избегала втягивания, а в Тегеране это восприняли как сдержанность союзника.

Демонстрация новых систем ПВО, включая С-400, стала сигналом готовности прикрывать коридоры, но сигнал это еще не взаимные обязательства. Российско-иранская связка важна, но она больше про совпадение интересов, а не про "статью 5" Вашингтонского договора.

Катар и Индия: прагматичная экономика и логистика

Третья опора — Катар. Доха одновременно дружит с Тегераном и принимает крупную американскую базу, что делает ее редким и эффективным медиатором. В дни войны катарская дипломатия помогла довести перемирие до результата; в мирное время работает прагматичная экономика: авиация, порты, развитие Южного Парса. Это канал стабилизации без иллюзий и без риска втягивания Катара в прямую конфронтацию.

Четвертый вектор — Индия и логистика. Международный транспортный коридор "Север-Юг" — это уже не карта, а политика: завершение участка Решт–Астара, ожидаемая в 2027–2028 гг., превращает Иран в узел торговли от России к Индии. На этой связности строится устойчивая опора Ирана на Южном Кавказе, так как она дает инструменты влияния в регионе. Расширение газового партнерства между Россией и Ираном создает основу для продвижения проекта "Зеленого коридора" через Центральную Азию в Европу.

По словам посла Ирана в России Казема Джалали, "практически все вопросы уже решены" в части поставок российского газа в Иран транзитом через Азербайджан. Это открывает возможности для укрепления энергетической связки трех государств и формирования механизмов для урегулирования возможных противоречий.

Центральная Азия: осторожный нейтралитет и трезвый расчет

Параллельно развивается транскаспийское сотрудничество: на повестке остаются проекты по экспорту зеленой энергии из Центральной Азии в Европу через Азербайджан и Грузию, а также возобновление обсуждений по маршруту "Баку — Супса" для транспортировки казахстанской нефти. На этом фоне примечательны дипломатические контакты — встреча госсекретаря США Марко Рубио с главой МИД Туркменистана Рашидом Мередовым, где, вероятно, обсуждались энергетические приоритеты Вашингтона в Каспийском регионе, включая ТАПИ и проект транскаспийского трубопровода, а также переговоры в формате "Азербайджан – Туркменистан — Узбекистан", где тема "Зеленого коридора" также поднималась. Однако большинство таких инициатив трудно реализовать без прочной энергетической базы, создаваемой сотрудничеством Москвы и Тегерана.

А как на это смотрит Центральная Азия? Трезво и холодно. Официальные заявления Ташкента и Бишкека — против эскалации, без выбора стороны. Телефонная социология столь же прагматична: поддержка военной помощи Ирану минимальна (в Казахстане около 5%, в Таджикистане 13%), политическая симпатия неоднородна, а в Узбекистане и Азербайджане заметна оппозиция.

Война оголила слабость связности. Маршруты "Север–Юг", иранские порты и воздушные коридоры стали рисковыми: казахстанские авиакомпании уходили с маршрутов над Ираном и Ираком; для Туркменистана зависимость газовой торговли от иранского транзита обернулась стратегическим уязвимым местом.

И все-таки восточный проект материализуется. С 15 мая 2025 года действует свободная торговля с ЕАЭС: пошлины снижены на большинство позиций, что открывает окно для Казахстана и Кыргызстана. Тегеран ставит амбициозные цели: довести торговлю с Узбекистаном до $2 млрд, с Казахстаном и Таджикистаном — до $1 млрд, с Туркменистаном — прибавить 30%.

Инфраструктурная предпосылка уже есть: контейнерные цепочки через Бандар Аббас запущены для Узбекистана с августа 2024-го и для Казахстана с марта 2025-го; сухой порт Априн сокращает сухопутный транзит примерно до 15 дней.

В китайском измерении добавляются новые сухопутные пути в Иран через Казахстан и потенциально через Кыргызстан и Афганистан, — а электрификация "Сарахс — Рази" с привязкой к 25-летнему плану сотрудничества показывает, что Пекин делает ставку на наземный мост через Иран.

Правда, и "ложка дегтя" никуда не делась. Даже при росте связности экспорт Казахстана через Иран пока невелик: около $350 млн в 2024 году и приблизительно 120 млн за январь–май 2025-го. Восточные институции не дают взаимных гарантий безопасности; партнерства с Китаем и Россией основаны на расчетливом совпадении интересов, а не на безусловной взаимности. Внутри страны растет социальная нагрузка: млн потеряли доходы во время войны, государство усилило контроль и проводит жесткие меры по внутренней безопасности. Это повышает краткосрочную устойчивость режима, но ограничивает внешний маневр.

Восток — как шанс, а не щит

Главный итог прост. Война действительно усилила восточное направление, но лишь в той мере, в какой Иран готов оплачивать его своими усилиями. Китай предлагает инфраструктуру и экономическое сотрудничестве, Россия технологии и военное сотрудничество, Индия — связанность, Катар — площадку для переговоров. Центральная Азия, сохраняя нейтралитет, готова торговать, если коридоры будут безопасны и предсказуемы.

Восток не подарит Ирану щит, он лишь предоставляет шанс построить его самому. А щит — это безопасность маршрутов, умеренность в ядерной игре и прекращение конфликтов на Ближнем Востоке. Если ситуация на Ближнем Востоке стабилизируется, восточный поворот перестанет быть реакцией на кризис и станет стратегией, измеряемой торговыми отношениями, транспортной инфраструктурой и формированием гарантий безопасности.

Автор: Эльданиз Гусейнов, внештатный научный сотрудник Центра евразийских исследований им. Гейдара Алиева Университета им. Ибн Халдуна (Стамбул) // Специально для Cronos.Asia