Афгано-пакистанская эскалация: окно возможностей для Ирана

Афгано-пакистанская эскалация создала редкое политическое окно, в котором Иран быстро усиливает присутствие — от транзита и энергетики до водной безопасности. Этот сдвиг меняет баланс сил в регионе и формирует новую геоэкономическую конфигурацию, напрямую влияющую на Центральную Азию. Подробнее — на Cronos.Asia.

Афгано-пакистанская эскалация и Иран

В современном быстро меняющемся мире международные отношения все чаще становятся транзакционными. Это особенно проявляется в ситуациях, когда государства вынуждены руководствоваться не устоявшимися идеологическими предпочтениями и симпатиями, а выбирать наиболее выгодные решения, исходя из реальной обстановки и из того, что диктует ситуация "здесь и сейчас".

Одним из таких примеров сегодня стала эскалация между Афганистаном и Пакистаном. Между двумя соседями напряженность: вооруженные инциденты, взаимные обвинения, закрытие границы, торговые ограничения. Влияние Исламабада в Афганистане упало практически до нуля, и образуется вакуум, который по законам жанра долго пустым не бывает.

Именно здесь "появляется" Иран, который, конечно же, не по заранее продуманному плану, а с учетом объективных обстоятельств начинает усиливать свое экономическое и политическое присутствие в Афганистане. Это не выглядит как агрессивная стратегия, а как естественный ответ на меняющийся ландшафт, в котором Пакистан теряет рычаги, а Афганистан ищет новых партнеров.

В основу развития дальнейшей мысли взят недавний материал Tehran Times, посвященный визиту (в ноябре) крупной иранской делегации в Кабул. На первый взгляд эта публикация напоминает типичную хронику деловых переговоров, однако если посмотреть на нее с другого ракурса, становится видно, что текст задает геоэкономическую рамку, в которой Иран позиционируется как ключевой партнер Афганистана.

Если кратко, тезисы публикации тегеранского издания укладываются в несколько направлений, которые и расшифровывают стратегию иранской стороны.

Во-первых, это диверсификация афганского транзита на Иран. Речь идет о ж/д дороге Хаф-Герат, развитии пограничного перехода Ислам-Кала, усилении логистических центров, использовании порта Чабахар, т.е. о всем том, что способно заменить пакистанские коридоры.

Возможность стать основным логистическим шлюзом выглядит вполне закономерно. Пакистан неоднократно закрывал границу и ограничивал торговлю, и Афганистан вынужден искать альтернативы, а выход к морю остается только один – через Иран.

Во-вторых, захват ниши в энергетике. Иран прямо говорит о том, что у него высокое производство сжиженного газа (LPG), а Афганистан испытывает дефицит. В этой связи вывод простой: давайте заключать долгосрочные контракты – спокойное, прагматичное выстраивание отношений.

В-третьих, укрепление транспортных связей. Иран предлагает ускорение таможни, расширение маршрутов, создание совместных логистических точек. Это инфраструктура, которая "привязывает" Афганистан.

Четвертое: Афганистан как рынок для частного иранского сектора. Сделки в Кабуле, от сельского хозяйства до строительства солнечных электростанций, подтверждают явный тренд: иранский бизнес видит возможность занять место, освободившееся после снижения пакистанской активности.

Здесь же Иран прощупывает минеральный сектор Афганистана, намекая на свою "полезность" в этой сфере. На встрече с талибским министром горнорудной промышленности обсуждалось создание совместного перерабатывающего центра, подключение иранской энергетики к будущим горнодобывающим объектам и использование иранских технологий для оценки запасов. Иран хорошо понимает, что при ограниченном доступе Афганистана к международным источникам, окно возможностей открыто.

И наконец, абсолютно нельзя без культурно-исторической близости. Почти в каждом выступлении иранцев звучат слова о "общей культуре", "религиозной связи", "соседской ответственности". Это мягкая сила, которая формирует доверие и снижает риск критики со стороны Пакистана.

Как видно, этот "тренд" не следует понимать как скрытую экспансию. Скорее это попытка Ирана адаптироваться к новой реальности, используя то окно возможностей, которое открылось само.

Иран как логистический центр

Схожие оценки также звучат и в иранских источниках. Институт стратегических исследований Востока (Тегеран) отмечает, что Иран уже закрепился как ключевой южный транзитный маршрут и использует железную дорогу Хаф-Герат для интеграции Афганистана в свои транспортные линии. В материалах института подчеркивается, что при ослаблении пакистанского направления именно Иран выглядит "структурно устойчивым" и "географически логичным" партнером для афганского транзита.

Shargh Daily, в статье "Иран: ключ к стабильности на Востоке", идёт еще дальше. Иранский автор утверждает, что любой выстрел на границе афгано-пакистанской границе "завтра будет слышен в восточных провинциях Ирана", а значит, Тегеран больше не может оставаться наблюдателем. Указывается, что Иран обладает уникальной позицией и инструментами, от порта Чабахар до энергетических коридоров, которые позволят ему стать альтернативой нестабильным пакистанским маршрутам и гарантировать стабильность на своих восточных рубежах.

Действительно, в действиях Тегерана прослеживается не только экономическая логика. В частности, расширение экономического и инфраструктурного присутствия Ирана на западе Афганистана объясняется также логикой собственной национальной безопасности. Иранцы хотят создать "пояс стабильности" вдоль своей границы, используя экономику как инструмент.

Здесь отдельного внимания заслуживает водная проблематика, о которой редко говорят напрямую, но которая является критической для Ирана. На юге две страны разделяет бассейн реки Гильменд.

Вода — как инструмент политики

Иранская юго-восточная провинция Систан-Белуджистан полностью зависит от афганских сбросов воды. Афганистан же стоит плотины, изменяет распределение воды и, как считают многие аналитики, использует воду как политический инструмент. Все это приводит к тому, что чем сильнее присутствие Ирана в западных провинциях Афганистана, тем больше возможностей появляется у Тегерана для гибкого и эффективного контроля ситуации с водными ресурсами. Это особенно актуально в условиях, когда Афганистан все более самостоятельно ведет свою водную политику.

В этом контексте напрашивается параллель с актуальным для ЦА каналом Куш-Тепа. Хотя прямые сравнения здесь неуместны, и Иран не строит выводы, основываясь на северных проектах талибов, сама тенденция к самостоятельности афганской водной политики требует от Тегерана большей вовлеченности в западных регионах. Вопросы безопасности и воды — вместе объясняют, почему Иран действует аккуратно, но настойчиво. Иран не пытается заменить Пакистан силовым образом. Но в логике своей безопасности (трансграничный терроризм, нелегальная миграция, вода, наркотики и контрабанда) однозначно прослеживается, что усиление иранского присутствия в западных провинциях Афганистана не только экономическая, но и жизненно важная задача нацбезопасности.

В этом смысле все предпринимаемые Тегераном меры становятся инструментами одной большой цели: создание управляемого, предсказуемого и дружественного пространства вдоль восточной границы Ирана, то, чего в принципе хотят и центральноазиатские страны на афганском севере.

Таким образом складывается достаточно определенное понимание того, что Иран укрепляет позицию "первого соседа" — расширяет экономическое присутствие, закладывает инфраструктурный фундамент, укрепляет логистические цепочки, становится ключевым энергетическим партнером, продвигает культурно-историческую близость.

Закономерный вопрос: как же Пакистан?

Иран и Пакистан являются исторически наиболее интегрированными в афганскую проблематику на уровне политических и полиэтнических конфликтов, связаны с Афганистаном цивилизационными и социокультурными связями. По сути ни одна другая страна не обладает столь тесной и глубокой вовлеченностью в афганские дела, как Иран и Пакистан.

Да, афгано-пакистанские отношения были натянутыми с момента образования государства Пакистан. Афганистан был единственной страной, проголосовавшей против вступления своего нового соседа в ООН, однако потом изменил свое решение.
Однако корни противостояния уходят еще дальше, в эпоху британского колониального присутствия, когда в конце XIX века возникла "линия Дюранда", разделившая Афганистан и Британскую Индию – решение, возможно, не лишенное умысла (но это уже другая история…).

Таким образом можно смело утверждать, что афгано-пакистанская конфликтность не является продуктом эпохи "Талибан", а результат наследия, тянущегося более века.

Однако сегодняшняя геополитическая среда изменилась настолько, что жить этим наследием уже невозможно и категорически нельзя. Афганистан не является объектом внешней игры, он актор. Пакистан же не может управлять регионом через инструменты XX века. При этом внешние игроки больше не способны "назначить" победителя (или, возможно, просто больше не хотят этим заниматься…)
Так или иначе, логика региональных интеграций становится важнее старых границ.

Также становится очевидно, что Иран может сыграть стабилизирующую роль вкупе с усилиями других региональных игроков, прежде всего Центральной Азии. Речь не о том, что Тегеран намеренно стремится стать посредником в политических целях, речь о вкладе Ирана в региональную стабилизацию.

Здесь важно подчеркнуть положительную динамику ирано-пакистанских отношений. Страны сближаются. Они координируют усилия по борьбе с трансграничными группировками. Они ведут переговоры о расширении торговли. Совместно работают над энергетическими проектами. Развивают сотрудничество в рамках ШОС и ОЭС.

На этом фоне очевидно, что Афганистан не станет камнем преткновения между Ираном и Пакистаном. Исторически он и не был "разрывающим" фактором, скорее, полем параллельного влияния, где конкуренция не доходила до конфликта.

Более того, при текущем уровне взаимопонимания между Тегераном и Исламабадом именно их координация вокруг афганского направления может стать фактором региональной стабилизации. В этой связи вполне реалистично выглядит формула "Иран + Пакистан + Афганистан = минимизация рисков и управляемость региона".

Речь не о большой архитектуре, а о простой географической логике: когда три ключевых соседа взаимодействуют турбулентность снижается.

В завершение эта "история" неизбежно выводит нас к Центральной Азии. Наш регион кровно заинтересован в стабильности на своей южной дуге и в надежном выходе к теплым морям через Иран, Афганистан и Пакистан.

Будущее региона

Сегодня именно южное направление становится одним из ключевых стратегических вызовов для Центральной Азии. Экономический рост, экспорт, интегрированность в глобальные рынки и участие в международных цепочках во многом зависят от того, насколько предсказуемыми будут Афганистан и два его соседа.

Пока Иран в этой конфигурации выступает как самый устойчивый и предсказуемый южный партнер. Он обладает портами, транспортной сетью, энергетическими мощностями и политической волей к углублению регионального сотрудничества.

При этом Пакистан, при всех своих кризисах, также остается важным элементом этой картины. Порты Карачи и особенно Гвадар, пусть менее предсказуемые, все же являются частью альтернативных коридоров, которые могут поддерживать транспортную диверсификацию региона.

Стабилизация афгано-пакистанских отношений, в т.ч. через посредничество Ирана, создаст условия, при которых южное направление будет не зоной турбулентности, а осью соединения трех крупных регионов: Центральной Азии, Западной Азии и Южной.
Это и есть самая простая и прагматичная логика, основанная на прямых национальных интереса региона С5 без каких-либо идеологических конструкций.

Автор: Aйдар Борангазиев, Аналитический центр "Открытый мир" // специально для Cronos.Asia