Что срыв нефтяной сделки на Амударье говорит о новой китайской стратегии в Афганистане

В июне 2025 года власти Талибана отменили 25-летний контракт с китайской Xinjiang Central Asia Petroleum and Gas Co. (CAPEIC) на добычу нефти в бассейне Амударьи. Формулировка жесткая и предметная: систематическое невыполнение обязательств (недовложение средств, пробелы в бурении и разведке, отсутствие требуемых финансовых гарантий, невыполнение норм по занятости афганцев и социальных-экологических требований). Более подробная информация стала появляться только сейчас как китайские рабочие стали покидать территорию Афганистана после окончательного завершения сделки.

Решение опиралось на выводы совместной проверки и утверждалось на самом верху. Политические каналы Пекина с Кабулом не обрываются, однако сама архитектура китайского присутствия в Афганистане теперь меняется: приоритет безопасности и правовой защищенности вытесняет логику "быстрого входа ради ресурса".

Сигнал рынкам и новая цена риска

Отмена сделки одновременно решает две задачи для Кабула: демонстрация дисциплины по контрактам и заявление о намерении выстраивать взаимодействие на принципах "жесткого комплаенса".

Параллельно власти пригласили международные консалтинговые компании для юридико-финансового аудита и подтвердили готовность искать нового партнера для Амударьи.

Однако то, что выглядит как сигнал порядка, рынки читают как риск. Односторонний разрыв крупного проекта добавляет премию за непредсказуемость, удлиняет цикл одобрения инвестиций и делает обязательными дополнительные фильтры: проверка исполнимости договоров, оценка режима безопасности на местах, страхование политических рисков, тест на управляемость логистики.

Для китайских компаний Афганистан де-факто переходит в категорию юрисдикций высокого риска. Это означает три сдвига.

Во-первых, изменение порога входа: запрос на ясные правовые гарантии, подключение международного арбитража и встроенные внешние аудиты.

Во-вторых, изменение масштаба и темпа: приоритет поэтапных пилотных проектов с коротким циклом проверки гипотез и четкими контрольными точками, а не "мегавходов" с одномоментной капиталоемкостью.

В-третьих, корректировка матрицы отбора: к ресурсному потенциалу добавляются операционные, логистические и репутационные риски, а также оценка нагрузки по ESG.

Безопасность становится главным KPI. На практике это означает усиление требований к проживанию и мобильности сотрудников, гарантии экстренной эвакуации, страховые покрытия от произвольных ограничений документов (включая возврат паспортов), а также обязательную оценку активности боевых группировок, прежде всего ISKP.

Запуск проектов будет увязываться с доказанной способностью Талибана контролировать конкретные районы и снижать частоту инцидентов. Операционные контуры изменяются: многоуровневая охрана, техническое наблюдение, периодические инспекции с китайской стороны, сокращение длительных командировок и переход к гибридной модели управления с высокой долей дистанционных процессов.

Как меняется китайская модель участия

Пекин перестраивает контрактную архитектуру вокруг трех опор.

Первая опора — юридическая. Контракты будут предусматривать международный арбитраж, независимые аудиты, запреты на односторонние действия по экспульсии персонала и изъятию активов, а также прописанные триггеры санкций за неисполнение.

Вторая опора — операционная. Стандартом станут проверяемые планы безопасности, протоколы передвижения и эвакуации, слои охраны на объектах и регулярные миссии оценки риска.

Третья опора — дипломатическая. Возрастает роль посольства и спецмиссий: защита инвесторских прав, урегулирование инцидентов, добивание возврата документов и безопасного выезда сотрудников.

На стол будут выноситься обновленные двусторонние договоренности о безопасности персонала, процедуре урегулирования споров и экстренных протоколах.

Параллельно Пекин усилит координацию с региональными игроками (Пакистан и страны Центральной Азии) для обмена информацией и синхронизации пограничных мер; экономические стимулы (гуманитарная помощь, торговые преференции) превратятся в инструмент фиксации договорной дисциплины.

При этом долгосрочная стратегическая логика не исчезает. Китай по-прежнему видит в Афганистане потенциальный источник лития, меди и золота. Но конфигурация входа меняется: (а) географический фокус смещается к зонам с устойчивым контролем и более низкой частотой инцидентов; (б) формат участия упирается в консорциумы и использование внешних аудиторов; (в) финансирование становится модульным и реверсивным, что позволяет быстро наращивать или сокращать присутствие в зависимости от поведения контрагента и динамики рисков.

Вся логика "ресурсы прежде всего" уступает модели "исполняемость и защищенность прежде всего". Это сдерживает "скорость" проектов, но повышает вероятность их доведения до индустриальной стадии.

Что должен сделать Кабул и кто выигрывает на паузе

Чтобы вернуть крупный капитал, афганской стороне придется показать воспроизводимую архитектуру предсказуемости. Здесь четыре блока.

Первый — регуляторная прозрачность: понятные сроки и шаги разрешительных процедур, предсказуемая налогово-таможенная рамка, публичные регламенты, готовность к внешнему аудиту.

Второй — правовые гарантии: доступ к международному арбитражу, страхование политических рисков, исполнимые механизмы возмещения, защита активов и персонала, письменно закрепленная и привязанная к процедурам.

Третий — безопасность: верифицируемые планы охраны, гарантии перемещения, эвакуационные протоколы, координация с силовыми структурами по единым стандартам.

Четвертый — локализация выгод: реалистичные планы занятости афганцев, социальные проекты и подготовка кадров с метриками результата, размещенными в отчетности независимых проверяющих.

Кто получает пространство для маневра на этой паузе. Соединенные Штаты не становятся прямым экономическим бенефициаром расторжения. Но срыв крупного китайского проекта дает Вашингтону дополнительное время и аргументы: легче удерживать частных инвесторов от сделок с Талибаном, проще подчеркивать риски юрисдикции и сложнее Пекину быстро закрепить контроль над ресурсной повесткой.

Россия фокусируется на безопасности Центральной Азии и может использовать окно для посредничества и координации по линии антитеррора. Однако заменить китайский капитал масштабом и технологией Москва не готова; ее выигрыш преимущественно политико-дипломатический, а не инвестиционный.